Глава восьмая

Перед тем как Педредан впадает в море, он делает громадный крюк через болото: изгиб представляет собой почти три четверти круга. На его внутреннем берегу, на небольшой возвышенности, стоит крошечное поселение — всего полдюжины хибарок на сваях. Поселение называется Палфлеот, что означает «место с кольями», потому что жившие здесь раньше люди ставили в ближайших ручьях ловушки с кольями на угрей и на рыбу. Но датчане прогнали их и сожгли их дома, поэтому в Палфлеоте сейчас не было ничего, кроме обожженных свай и почерневшей грязи.

Мы причалили там на рассвете, дрожа от холодного ветра. Начавшийся отлив обнажил грязь и большие песчаные банки, через которые не так давно пробирались мы с Исеулт, но тогда с запада дул ветер, холодный и свежий, грозящий дождем, а сейчас косые солнечные лучи бросали длинные тени на траву и болотный тростник. Два лебедя полетели на юг, и я был уверен, что это боги послали нам знамение, вот только не знал, что оно означает.

Плоскодонки отчалили, оставив нас здесь, и двинулись на северо-восток по запутанным водным путям, известным только обитателям болот.

Некоторое время мы оставались в Палфлеоте, занимаясь всякими пустяками, но занимались ими энергично, чтобы датчане, находившиеся вдалеке, по ту сторону огромной излучины, наверняка нас заметили. Мы повалили почерневшие сваи, и Исеулт, у которой было острое зрение, наблюдала за тем местом на западе, где мачты датских кораблей виднелись, словно царапины, на фоне облаков.

— Там на мачте человек, — сказала она некоторое время спустя.

Я вгляделся и действительно увидел человека, цепляющегося за верхушку мачты, — значит, нас заметили.

Вода отступала, обнажая все больше грязи и песка, и, убедившись, что нас заметили, мы пошли через высыхающее пространство, окаймленное на глазах меняющимся берегом реки.

Подойдя ближе, я увидел, что и другие датчане забрались на мачты своих кораблей. Они наблюдали за нами, но об этом пока не стоило беспокоиться: хотя их было больше, чем моих воинов, между нами лежала река.

Однако сейчас командир датчан наверняка прикажет своим людям вооружиться. Я очень надеялся, что этот человек окажется умным и пожелает на всякий случай приготовиться к любому повороту событий. Я готовил датчанам ловушку, а чтобы она сработала, их командир должен был помочь мне в осуществлении моего плана.

Поскольку он и впрямь оказался умным, то поначалу не сделал ничего. Командир гарнизона знал: мы бессильны, нас отделяет от него Педредан, поэтому спокойно наблюдал, как мы приблизились к берегу реки напротив его вытащенных на сушу судов и скользнули вниз по крутому, грязному, обнажившемуся в отлив откосу. Перед нами бурлила река, серая и холодная.

Теперь на нас глазела почти сотня датчан. Они сидели на своих судах, выкрикивая в наш адрес оскорбления. Некоторые смеялись, потому что им казалось очевидным: мы впустую проделали долгий путь. Смейтесь-смейтесь, интересно, что вы запоете, когда познакомитесь с Эофером.

Я подозвал к себе племянницу громадного лучника и сказал:

— Объясни своему дяде Эоферу, что он должен убить нескольких из вон тех людей.

— Убить? — Малышка уставилась на меня снизу вверх широко раскрытыми глазами.

— Это плохие люди, — пояснил я, — и они хотят убить тебя.

Девочка серьезно кивнула, потом взяла здоровяка за руку и подвела к краю воды, где тот погрузился в грязь по икры. Река была широкой, и я нахмурился, прикидывая, не слишком ли велико расстояние до другого берега для массивного лука. Но Эофер натянул тетиву и побрел вброд по Педредану, пока не нашел отмель, где смог зайти в воду еще дальше. Там он выбрал стрелу из пучка, наложил ее на тетиву, натянул лук и, издав хрюкающий звук, пустил стрелу. Я наблюдал, как она сорвалась с тетивы и плавно взмыла на ветру, чтобы упасть среди группы датчан, столпившихся на корабле.

Когда стрела упала, раздался тревожный крик. Она никого не задела, но следующая ранила одного из воинов в плечо, и датчане поспешили покинуть возвышение у ахтерштевня.

Эофер, напряженно мотавший косматой головой и издававший нечеловеческие звуки, теперь стал целиться в другой корабль. Расстояние было слишком большим для прицельной стрельбы, но опасность стать жертвами стрел с белым оперением отогнала врагов подальше.

Теперь пришел наш черед издеваться над ними.

Один из датчан принес лук и попытался отстреливаться, но его стрела упала в реку, не долетев двадцати ярдов, и мы стали всячески дразнить их, насмехаться над ними и скакать по берегу, а стрелы Эофера тем временем барабанили по деревянным корпусам кораблей.

В итоге только один датчанин был ранен, но мы прогнали их назад, и это было для них унижением.

Я позволил Эоферу выпустить двадцать стрел, после чего вошел в воду и взялся за его лук. Я встал перед ним таким образом, чтобы датчане не могли увидеть, что я делаю.

— Скажи, чтобы он не волновался, — попросил я девочку, и та успокоила Эофера, который, нахмурясь, смотрел на меня и пытался отнять у меня лук.

Я вытащил нож, что встревожило великана еще больше: он зарычал и выдернул лук из моей руки.

— Скажи ему, что все в порядке, — велел я девочке, и она снова успокоила дядю, что позволило мне наполовину разрезать сплетенную из конопли тетиву.

Я шагнул в сторону и указал на группу датчан.

— Убей их! — сказал я.

Эофер не хотел натягивать испорченный лук. Вместо этого он покопался под своей засаленной шерстяной шапкой и извлек другую тетиву, но я покачал головой, и маленькая девочка убедила дядю, что ему нужно воспользоваться этой, наполовину перерезанной. Не слишком охотно Эофер вновь взялся за лук, но не смог натянуть оружие в полную силу: тетива лопнула и стрела сперва безумно закружилась в небе, а потом поплыла прочь по реке.

Отлив тем временем закончился, вода прибывала.

— Уходим! — закричал я своим людям.

Теперь пришел черед датчан потешаться над нами. Они думали, что мы уходим из-за того, что у нас порвалась тетива, и выкрикивали оскорбления, пока мы карабкались обратно, вверх по грязному откосу. А потом я увидел, как два человека побежали вдоль дальнего берега, и понадеялся, что сейчас будут отданы нужные мне приказы.

Так и случилось. Датчане, которым больше не угрожал ужасный лук Эофера, собирались спустить на воду два своих судна, те, что поменьше. Мы уязвили их гордость, мы смеялись над ними, а теперь они нас убьют.

Ясное дело: насмешка никому не по душе, а уж воинам и подавно. Поэтому честолюбивые датчане не могли позволить нам уйти безнаказанно. Они хотели преподать наглецам урок, однако в то же время преследовали еще одну цель.

Прежде чем покинуть Этелингаэг, я настоял, чтобы мои люди получили все имеющиеся в нашем распоряжении кольчуги. Эгвин, оставшийся там с королем, не особенно хотел расставаться с драгоценными доспехами, но Альфред отдал ему приказ, и теперь на всех шестнадцати моих воинах были железные кольчуги. Воины эти выглядели великолепно — настоящий отборный отряд, и датчане стяжали бы себе славу, если бы победили такой отряд и вдобавок захватили драгоценную амуницию. Кожаная одежда кое-как защищала, однако надетая поверх нее кольчуга была гораздо надежнее, да и стоила куда дороже. Именно поэтому я и взял шестнадцать кольчуг, отправляясь на берег реки: на такую приманку датчане просто не могли не клюнуть.

И мой замысел удался.

Возвращаясь к Палфлеоту, мы продвигались медленно, делая вид, будто сражаемся с мягкой землей. Датчанам тоже приходилось нелегко, когда они толкали два своих судна по толстому слою грязи на речном берегу. Но наконец корабли были спущены на воду, а потом, во время быстро прибывающего прилива, датчане сделали то, на что я и надеялся.

Они не стали пересекать реку. Ведь в таком случае они бы просто очутились на восточном берегу Педредана, тогда как мы были бы на полмили впереди них, вне пределов досягаемости. Поэтому командир датчан и предпринял то, что ему казалось хитроумным маневром: попытался нас перехватить. Они видели, как мы высаживались на берег у Палфлеота, и рассудили, что наши лодки должны быть все еще там. Вот почему датчане стали грести вверх по реке, чтобы найти эти лодки и уничтожить.